1. ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

Составитель Борис Тихомиров, 2005 год
Ответить
admin-sa
Site Admin
Сообщения: 40
Зарегистрирован: Пт ноя 26, 2021 2:16 pm

1. ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

Сообщение admin-sa »

Тихомиров Борис

Сказать, что Достоевский был игроком, и поставить точку – нелепость. Такая же, как сказать, что он был каторжником, или эпилептиком, или монархистом… и остановиться, говорить и писать только об этом. Да, он был игроком, эпилептиком, каторжником… Но прежде всего Достоевский был гениальным художником и великим религиозным мыслителем. И его игра на рулетке, или «священная болезнь», или четырехлетнее пребывание среди разбойников и убийц в Омском остроге нам интересны и важны не сами по себе, но прежде всего по таинственной связи с его гением, с его творческим даром, с его религиозными верованиями.
Ставя вопрос «у стены», – как часто поступал сам Достоевский и многие его герои, – надо прямо спросить: катастрофические проигрыши на баден-баденской рулетке, помрачающие рассудок эпилептические припадки или годы, проведенные на каторжных нарах, – это досадные «помехи» в творческой биографии великого писателя или, напротив, некая «питательная среда», вне которой не могли кристаллизоваться гениальные образы его художественных созданий? Очевидно, что не будь в судьбе Достоевского Омской каторги или всепоглощающей игры в немецких и швейцарских казино, мировая культура не имела бы таких шедевров, как «Записки из Мертвого дома» или «Игрок». Без эпилепсии самого автора лишились бы каких-то важных красок образы ряда его героев – князя Мышкина в «Идиоте», Кириллова в «Бесах», Смердякова в «Братьях Карамазовых». Но, может быть, проведя четыре года не в кандалах и половинчатой куртке за острожным частоколом, а на собственной вилле во Франции или в родовом имении в средней полосе России, не знающий леденящего страха подступающего припадка или всецело подчиняющего рассудок и волю азарта рулеточной игры, Достоевский написал бы еще более великие, еще более потрясающие воображение читателей произведения? Творческая биография, как и всемирная история, не знает сослагательно наклонения. Но можно ли хотя бы помыслить, что-то «более великое», «более потрясающее воображение», чем «Идиот», «Бесы» или «Братья Карамазовы»? И уж точно: свершись чудодейственным образом в судьбе Достоевского то, о чем мы сейчас так благодушно пожелали, это был бы, может быть, и равновеликий ему по гениальности, но уже другой, вполне другой писатель – без его катастрофического, трагедийного видения жизни, без постановки «проклятых вопросов» человеческого бытия, без отчаянной устремленности из глубин хаоса и греха к гармонии, к свету, к идеалу. Это был бы уже не Достоевский.
Но как одно с другим «вяжется» в феномене Достоевского? Как в отношении игорного азарта или мозгового заболевания в жизни гениального художника, создателя величайших творений мировой культуры должен решаться этот извечный вопрос – «вопреки» или «благодаря»? «Сколько на рулетке не проигрывай, „Преступления и наказания“ не напишешь», – ядовито заметил проницательнейший Алексей Ремизов. Говоря вообще, это, конечно же, справедливо. Но так ли уж это бесспорно применительно к случаю Достоевского? И например, такой авторитет в своем деле, как Зигмунд Фрейд, напротив, считал, что проигрыш на рулетке – именно проигрыш! – для автора «Преступления и наказания» был важен как творческий стимул. Сходным образом рассуждал и Стефан Цвейг, автор блестящего эссе о Достоевском, написанного почти сто лет назад, когда Европа еще только начинала открывать для себя гений русского писателя.
Надо заметить, что связь его катастрофических проигрышей с «зачатием творческой мысли», как он любил выражаться, с колоссальными приливами художнической энергии была замечена и самим Достоевским. Это, естественно, вовсе не означает, что в голове Достоевского существовала, хотя бы на периферии сознания, некая «установка» на проигрыш. Нет, напротив. Он сам не однажды, оправдывая свое увлечение рулеткой, писал, что его поездки в казино вызваны были бедственным материальным положением – что, надеясь на выигрыш, он стремился игрой спастись от кредиторов, расплатиться с первоочередными долгами, обеспечить сносное существование своих близких и т.п. Но надо признать, что и эти объяснения, по сути, малоудовлетворительны. Подобно герою его романа «Преступление и наказание» Раскольникову, который в сцене признания Соне Мармеладовой восклицает в порыве самообличения: «Не для того, чтобы матери помочь, я убил – вздор! Не для того я убил, чтобы, получив средства и власть, сделаться благодетелем человечества. Вздор! Я просто убил; для себя убил, для себя одного…» – наедине с самим собой, скорее всего, и Достоевский мог бы с сокрушением признаться: «Я просто играл, для себя играл, для себя одного…» Не тот или иной расчет, но страсть к игре, гипноз игры, всеподчиняющий азарт вновь и вновь приводили писателя к игорному столу.
И тем не менее факт остается фактом: замыслы двух великих романов Достоевского – «Преступления и наказания» и «Идиота» – зародились в мозгу их создателя непосредственно после сокрушительных проигрышей в казино Висбадена и Гомбурга. А во втором случае риск обращения к своей самой заветной идее, еще окончательно не продуманной, не вызревшей в его творческом воображении, – идее «изобразить положительно прекрасного человека» – писатель охарактеризовал в одном из писем сравнением с риском игрока: «Только отчаянное положение мое принудило меня взять эту невыношенную мысль. Рискнул как на рулетке: „Может быть, под пером разовьется!“» «Рискнул как на рулетке» и – выиграл. Причем – не только он, Достоевский: выиграла вся мировая культура. Образ действительно «развился под пером» – и человечеству был явлен лик «князя Христа» – Льва Николаевича Мышкина.
«Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы» задумывались и создавались одновременно с приступами игорного азарта, во власти которого пребывал их творец. Немалая часть гонораров за эти шедевры была оставлена Достоевским в немецких и швейцарских казино. Но вот венец творения русского гения – роман «Братья Карамазовы», напротив, создавался тогда, когда с рулеткой почти десять лет как уже было навсегда покончено... Впрочем, импульсом к возникновению этого замысла послужила другая страшная катастрофа – не проигрыш, а безвозвратная потеря – неожиданная смерть трехлетнего младшего сына писателя Алеши. Смерть от приступа эпилепсии, которую мальчик унаследовал от своего отца. Достоевский трагически пережил эту потерю. И в «Братьях Карамазовых» самый светлый герой – Алеша – носит имя умершего ребенка. Таким образом, обнаруживается, что и в этом случае «зачатие художественной мысли» сопряжено с душевными терзаниями, трагическими переживаниями. Через ряд приведенных примеров просматривается таинственная закономерность…
И вновь, может быть, с новой остротой рассмотренный материал возвращает нас к уже поставленному вопросу: как «вязалось» одно с другим в жизни и творчестве писателя? Надо сказать, что современная наука о Достоевском еще очень далека от решения этой непростой проблемы. Естественно, далеки от мысли ее разрешить и составители настоящего сборника. Тем не менее, приблизиться к уяснению проблемы, очертить контуры известного материала, суммировать существующие точки зрения в отношении Достоевского как азартного игрока и одновременно художника игры книга, которую держит в руках читатель, позволяет в полной мере. Под одной обложкой она объединила самый разнохарактерный материал. Это и художественные произведения Достоевского, посвященные изображению игры на рулетке, его переписка с родственниками и знакомыми по поводу выигрышей и проигрышей в казино; и мемуарные или дневниковые свидетельства современников, наблюдавших писателя в состоянии игорного азарта; и статьи ученых, анализирующих проблематику игры и образы игроков в творчестве Достоевского, сопоставляющих факты личной биографии художника и их отражение в его произведениях, размышляющих над загадками и парадоксами личности писателя.
Бесспорно, в изображении рулеточной игры Достоевский-художник прежде всего шел от своего личного драматического опыта игрока, в течение десяти лет, с 1862 по 1871 год, пережившего целый ряд приступов игорного азарта. Но он также был цепко внимателен к нечастым публикациям в периодических изданиях, посвященным темам игры, – будь то стенографические протоколы судебного заседания по делу о содержании тайного игорного притона в Петербурге или записки русского путешественника, описывающего нравы европейских казино. Рисуя в своих произведениях сцены рулеточной игры, Достоевский творчески использовал и подобные материалы, переплавляя их в «тигле» своей писательской лаборатории. Расширяя захват материала, ставя задачу подробнее познакомить читателя с историческим контекстом эпохи, а одновременно также и дать возможность войти в творческую лабораторию создателя «Игрока» и «Подростка» (где сцены игры на рулетке в тайном игорном доме Зерщикова составляют весьма колоритные страницы), мы включили в сборник «Записки игрока» Федора Дершау, с которыми Достоевский, судя по всему, познакомился еще до своей первой поездки в Европу, а также воспоминания Анатолия Кони о «деле Колемина», материалы процесса над которым, публиковавшиеся в столичных газетах, были использованы писателем при изображении рулетки Зерщикова.
Особый раздел сборника составляют художественно-биографические изображения Достоевского-игрока. Это фрагменты из беллетристических произведений Леонида Гроссмана «Рулетенбург» (1932) и Леонида Цыпкина «Лето в Бадене» (1981). Ученые анализируют факты, стремятся, сохраняя им верность, по крупицам воссоздать картину жизни и творчества великого человека. Инструмент беллетристов – творческий вымысел. Они часто пренебрегают фактологией, так как их цель – изобразить не столько то, что реально было в действительности, сколько то, что – могло и должно было быть в соответствии с логикой характера изображаемого ими исторического лица. Искать в их произведениях документальной точности было бы ошибкой. Но целостный образ Достоевского – в нашем случае Достоевского-игрока – претендует по замыслу писателей на художественную достоверность, которая амбициозно стремится быть более верной действительности, чем сконструированная из фактических «осколков» истина ученых. В этой извечной конкуренции науки и искусства на поприще постижения загадки человека ученые и писатели, в конечном счете, устремлены к достижению одной общей цели. Знакомясь с произведениями Леонида Гроссмана и Леонида Цыпкина, читатель получает возможность сравнить две художественные гипотезы, которые, в чем-то совпадая, в чем-то расходясь, предлагают свои оригинальные интерпретации проблемы Достоевского-игрока.
Материалы, собранные под одной обложкой в настоящем сборнике, были опубликованы в разных изданиях и при разных обстоятельствах на протяжении последних 140 лет. Они впервые сведены в единую картину, выстроены в единой логике. Составители выражают надежду, что возможность целостного рассмотрения этих материалов приблизит нас к постижению – хотя бы с одной стороны – такого незаурядного явления культурной истории человечества, как Достоевский. Достоевский-игрок и художник игры.
Ответить